Колючая звезда [= Сестры Бьюмонт ] - Лиз Филдинг

– Ну? – спросила она, видя, что он ничего не говорит. – Теперь вы удовлетворены?

Удовлетворен? Чем? Парой восхитительнейших ног, таких длинных и столь совершенной формы, что у него перехватило дыхание. Удовлетворен ли он этими соблазнительными бедрами, которые провокационно демонстрировались ему в эту минуту, и этими грудями, казавшимися ему источником всех блаженств? А вот гусиная кожа, как заметил Мак, бесследно исчезла.

Но хотя его рот тотчас пересох, а тело напряглось от вспыхнувшего помимо воли желания, Мак понимал: если он позволит ей заметить тот эффект, который на него произвела ее нагота, он проиграет. А проиграть ему нельзя, хотя бы ради ее безопасности.

Итак, безмолвно молясь, чтобы не сорваться, он поднял руку и жестом приказал ей принести платье ему. Он требовал полной капитуляции.

Целую бесконечную минуту она заставила его ждать и испытывать невыразимую пытку огнем, сжигающим его изнутри, прежде чем соизволила изящным жестом подхватить с пола невесомую одежку и, держа ее на отлете, на вытянутых вперед руках, понесла к нему как некую жертву, приносимую языческими священнослужителями своему божеству. Но если в поступи ее и движениях явно присутствовала игра, то лицо было естественно. И это ему показалось зловреднее всякой игры. Широко распахнутые яркие глаза светились пониманием, а губы слегка изогнулись в неотразимой улыбке. На какой-то момент его охватило отчаяние, ибо он догадался вдруг, что она вовсе не капитулировала. Она никогда не капитулирует. Просто ее игра перешла на другой уровень, более высокий.

Мак схватил ее платье, стиснув ткань в кулаке, и держал его прямо перед собой достаточно долго, чтобы дать ей понять, насколько он далек от того, чтобы поддаться ее прелестям, и лишь затем небрежно перебросил эфемерное одеяньице через плечо. Какая легонькая и чертовски приятная на ощупь вещица, подумал он.

– Ну а теперь, – сказал он настолько небрежно, насколько позволила ему стиснутая спазмом гортань, – почему бы вам не пойти и не надеть что-нибудь теплое?

Когда на следующий день они направлялись к служебному входу в театр, Клаудия чувствовала, что их провожает множество взглядов. Она заранее предупредила Мака, чтобы он не удивлялся, увидев бесчисленных папарацци, стоящих у артистического подъезда лагерем, привлеченных сюда быстро распространившимися слухами об их романе.

– Простите, Мак, – пробормотала она, когда они подъехали к театру, – но я не виновата, что эти сумасшедшие поспевают раньше всех.

– Наверное, их предупредили, что вы будете не одна. А иначе с чего бы им. – холодно заметил он. Перехватив ее взгляд, он пожал плечами. – Как только ваш анонимный корреспондент узнает, что вы теперь не одна, он может удвоить старания и выкинуть очередной пакостный номер.

– Вы так суетитесь вокруг меня, что пресса не могла этого не заметить.

Голос Клаудии звучал холодно. Она явно провоцирует его. Но он сохранял невозмутимость.

– Так оно и есть. И пусть привыкают, что я повсюду следую за вами.

– Повсюду? – спросила она ехидно.

– Как приклеенный.

– Посмотрю я, как вы будете таскаться за мной по сцене.

– Может, вы тормознете для снимков, Клаудия? – спросил один из репортеров, когда они подошли к дверям театра.

– Вы что, Джимми, еще недостаточно нащелкали? Кинокамеры и фотоаппараты работали с той самой минуты, как Мак подъехал к театру, но если уж она пошла на то, чтобы засветиться перед прессой, то предпочтительнее терпеливо попозировать, чтобы на фотографиях, которые завтра появятся в газетах, она выглядела эффектно, а не в случайной позе женщины, выбирающейся из автомобиля и шагающей через тротуар. Снимки на ходу далеко не всегда бывают удачными.

– Ну, Мак, что вы об этом думаете? – спросила она. – Не боитесь показаться малость смешным?

– Не вижу тут ничего смешного. Но рад хотя бы уж тому, что вы поняли, на какие жертвы я иду.

– Ну, на бедную жертву вы мало похожи.

Она взяла его под руку и склонилась к нему, глядя ему в глаза с эффектной, но по-идиотски пустой улыбкой.

Он улыбнулся ей в ответ, стараясь исключительно для камер, но только она одна могла видеть истинное выражение его глаз.

– Ну что, довольны теперь? – с укором шепнул он.

– Только потому, что знаю, что вы недовольны, – съязвила она. – И не забывайте, что вся эта дурацкая идея в общем и целом принадлежит вам.

– В таком случае нам надо постараться выглядеть как можно более убедительными.

И, не успела она и глазом моргнуть, как он плотно прижал ее к своему сильному телу, так что отступить ей уже было некуда, неторопливо склонил к ней голову и поцеловал в губы довольно поверхностным, но весьма убедительным для объективов поцелуем.

– Вы считаете, что никогда еще не целовали меня перед камерами? – спросила она, едва переведя дыхание. – Вам показалось мало, что наш предыдущий поцелуй транслировался на полстраны?

– Небольшая награда за понесенный мною моральный ущерб, только и всего. Вам-то, дамочке привычной и многоопытной, все равно, а я, как ни говори, скомпрометирован.

Дамочка! Многоопытная! Клаудия с трудом сдержалась, чтобы не выпалить ему прямо в лицо одно весьма грубое и крайне непристойное выражение, но вместо этого она с безмятежной улыбкой обернулась к фотографам и, прежде чем набрать код на двери служебного входа, послала им воздушный поцелуй.

Змеиный шепот язвительной перебранки, состоявшейся между ними под зоркими глазками камер, было первое, что они сказали друг другу после инцидента с платьем.

Тогда, неторопливо шествуя по лестнице к дверям своей квартиры, она была неподдельно холодна. Ее одолевало желание побежать, ибо каждую минуту могла открыться одна из дверей и любой из соседей мог ее увидеть. Но она не побежала. Она шла так степенно, будто, облаченная в длинное вечернее платье, отправлялась по мраморной лестнице на свой первый бал. Нет, меньше всего Мак мог подумать, что она смущена.

Смущен был скорее он, а потому, как только они вернулись в квартиру, страшно засуетился, озабоченный только одним, как бы ей поскорее одеться в теплое. Впрочем, быстро опомнился, пожалев, что вышел из роли, вмиг утратил интерес к тому, во что она одета и одета ли вообще, и удалился в гостиную с телефоном.

Клаудия отправилась в ванную, долго стояла под горячим душем, после чего влезла в шелковую пижаму, сверху надела толстый махровый халат, прошла в кухню и наконец-то приготовила чай.

Мак едва взглянул на нее, когда она вошла и поставила перед ним чашку, а она, не имея ни малейшего желания говорить с ним, отправилась со своей чашкой в спальню. Дверь за собой она заперла на задвижку, хотя произвела это скорее как громкую демонстрацию, нежели из опасения, что ему захочется ворваться к ней среди ночи. Кстати, если бы он и пожелал ворваться, хрупкая задвижка ничуть не помешала бы ему в этом.